Том 1 Глава 504

АРТУР ЛЕЙВИН

Тысяча забот — одни мелкие, другие такие же огромные, как море между Дикатеном и Алакрией, — набросились на меня, когда Виндсом активировал артефакт телепортации. Я не мог не думать о своем возвращении на родину асур. Стоило ли медлить или изначально планировать задержаться в Дикатене? Что было важнее — разворачивающаяся борьба за власть в Эфеоте или продолжающееся напряжение, грозившее вспыхнуть между народами моего дома?

Я сделал все возможное, чтобы обеспечить стабильность перед отъездом, но времени не хватило ни на решение всех возможных проблем, ни на посещение всех людей, которые заслуживали моего внимания. После нападения протестующих на алакрийских беженцев пришлось разгребать последствия. Лорд Сильвершейл едва не был убит одним из своих людей; дворфские лорды агрессивно требовали поглощения проекта «Звериный корпус», утверждая, что проект опирался на дворфские ресурсы и был завершен на дворфской земле, что делает его их интеллектуальной собственностью; казалось, весь Дарв готов к очередному гражданскому конфликту.

Тем временем у меня даже не было времени навестить Глайдеров в Этистине или Чула в Очаге. Оставалось надеяться, что его исцеление прошло успешно и он очнулся. Какая-то часть меня надеялась, что он разыщет меня до того, как мы снова покинем Дикатен, но я знал, что не могу взять его с собой в Эфеот. Неизвестно, как отреагируют Кезесс или Новис, лорд клана Авиньи и расы фениксов.

Мне приходилось держать Королевский Гамбит в частично активированном состоянии, чтобы не рухнуть под тяжестью всех этих конкурирующих потоков мыслей. Хотя я предпочел бы полностью активировать божественную руну, что дало бы мне возможность тщательно разделить и развить эти отдельные мысли, я не хотел создавать барьер между остальными и собой.

Виндсом отошел в сторону и жестом пригласил меня пройти через созданный им портал — золотой овал, висевший над его артефактом. Я быстро встретился взглядом с Элли, Сильви и моей матерью, оценивая их готовность. Мое внимание также было обращено на Реджиса, который с волнением ждал, когда мы достигнем места назначения.

Подмигнув сестре и выразив игривость, которой я не чувствовал, я шагнул через портал.

Запах земли и сырости изменился, превратившись в соль и морской рассол. Тишина помещении в глубине Института Землерожденных сменилась плеском волн, криком далеких морских птиц и криками играющих детей. Эфеотское солнце согрело мою кожу, а ветерок с воды снова охладил ее.

Мы оказались на площади, выложенной гладким песчаником. Богато украшенные нефритовые арки открывали вид на окружающие улицы, которые тянулись между необычными зданиями, выросшими, казалось, из коралла, отлитыми из песчаника или даже из чистого сверкающего жемчуга. Прямо передо мной площадь выходила на пляж с серебристым песком, но мое внимание было приковано не только к пляжу. Каждый слой моего сознания сосредоточился на этом зрелище.

Я почти бессознательно вышел на пляж. Все остальное исчезло, когда я уставился на огромное водное пространство, бесконечно простирающееся вправо и влево и уходящее за пределы видимости. Я и раньше видела океаны, но...

Теплая голубая вода прерывалась мелкими, последовательно расходящимися волнами, которые закручивались и вздымались не белой пеной, а фиолетовой. Эфир наполнял океан и атмосферу над ним. За океаном, у самого горизонта, на самом краю моего зрения, голубое небо уступало место фиолетово-черному, словно я смотрел в эфирное царство.

Фонтан эфира в Эвербене показался мне впечатляющим, но этот океан по своей плотности уступал только эфирному царству. Я вдруг обернулся, чтобы спросить об этом Виндсома, но он ушел, не сказав ни слова.

Неподалеку на пляже группа детей-левиафанов играла в салочки под пристальным взглядом старейшины. Дети гонялись друг за другом по серебристому песку, причем тем, кого преследовали, приходилось трансформировать свое тело, чтобы их не поймали, покрывая конечности водной чешуей или отращивая плавники, когти или даже хвост.

Один мальчик, на вид не старше 7-летнего ребенка, перестал бегать и смотрел на нас широкими пурпурными глазами. У него был светло-голубой окрас и плоские косы зеленых волос, которые рассыпались по плечам, как водоросли, а одна рука была покрыта голубой чешуей с перепончатыми и острыми когтями. Его рот широко раскрылся, и он прокричал:

— Смотрите, это же низший!

— Будь вежливым, малыш, — терпеливо напутствовал его старейшина. — Это лорд Артур из клана Лейвин.

Дети тут же бросили игру и побежали нас приветствовать. Рядом со мной появился Реджис, но вместо того, чтобы напугать детей, его появление вызвало у них еще больший интерес.

— Я никогда раньше не видела низших! — взволнованно сказала одна девочка, гребни на ее висках подрагивали, а белые волосы развевались на легком ветерке. — А правда, что некоторые из вас вообще не могут использовать ману?

Мальчик, который первым закричал, бросил на нее разочарованный взгляд:

— Действительно, лорд Лейвин — архонт. Очевидно, что он может использовать магию! — он прикусил губу и посмотрел на меня, несомненно, впервые заметив отсутствие у меня сигнатуры маны. Затем он просиял и указал на Реджиса. — Я имею в виду, просто посмотрите на его зверя-хранителя!

— Это не зверь-хранитель, — сказал один из остальных, скрестив руки, из которых все еще торчали плавники. — Это призванный зверь. Возможно.

— О, пожалуйста, простите их поведение, лорд Лейвин, — сказал старейшина, ласково потрепав мальчика по зеленым волосам. — Им просто любопытно, и в своем волнении они забыли о манерах. Дети, как вы думаете, члены клана Лейвин прибыли сюда, чтобы стоять на пляже, пока в них тыкают пальцами и расспрашиваю? — она мягко отстранила руку маленькой девочки, которая дергала маму за волосы и одежду, пока та ее осматривала, — или чтобы навестить лорда Экклею?

— О, мы знаем дорогу! — объявил первый мальчик, протягивая мне руку.

По толпе детей прошла волна целеустремленности, и они тут же начали переговариваться между собой, пытаясь заверить нас, что именно кто-то из них будет лучшим проводником, а остальные, скорее всего, заблудятся или утонут. Прежде чем это успело перерасти в нечто большее, чем пара подростковых толчков, наши пальцы схватили маленькие голубые, зеленые, розовые и жемчужные ручки, и нас потащили по пляжу.

Со стороны города на пляж выходили балконы, дорожки, аллеи и арки, и по мере того как мы шли, мы видели все больше и больше левиафанов. Они носили открытые, струящиеся одежды ярких цветов, а кожа у большинства была такой же, как у молодых, но более разнообразных оттенков. У многих не было волос, а те, что были, носили странные прически нечеловеческих цветов, плавающие, как морская трава, или прилипшие к голове тугими, мшистыми локонами.

Слева от нас, в океане, пара трансформировавшихся левиафанов следила за нашим продвижением. Их длинные тела вздымались над океанскими волнами, чтобы затем снова исчезнуть в них, и при этом мелькали сапфировые и бирюзовые чешуйки. Они были длинными, тонкими и блестящими, с гребнями и плавниками по всему позвоночнику и бокам.

Хотя они не были больше или фантастичнее, чем другие дома на пляже, все равно, когда мы подошли к резиденции Веруна, это бросилось в глаза. Перламутровые стены изгибались вверх, прерываясь круглыми открытыми окнами. Черепица глубокого морского зеленого цвета, словно чешуя, покрывала крышу и образовывала навесы над окнами и балконами. Вокруг дома росли всевозможные разноцветные растения, мягко покачивающиеся на морском бризе.

Когда мы подошли к крыльцу, ведущему на пляж, наш эскорт притормозил, и Зелина вышла из-за стены из песчаника, увитой плющом. Ее руки были скрещены на груди, а вместо яркой одежды, которую носили другие левиафаны, она была одета в темную кожу. Ее штормовые голубые глаза напряженно смотрели на нас, но я не мог прочесть выражение ее лица.

— Добро пожаловать в Экклесию, — сказала она, и это приветствие было в лучшем случае теплым. — Лорд Экклея ждал вашего прибытия и приглашает вас в свой дом. — Она жестом указала через открытое крыльцо на арочный вход, в котором не было ни двери, ни даже занавески, как это часто бывало в Эвербене.

— Спасибо, что стали нашими проводниками, — сказала Элли и помахала детям рукой.

Все они радостно замахали в ответ, а затем разразились восторженным визгом, когда Реджис вдруг вспыхнул аметистовым пламенем и издал преувеличенный вой. Мама издала легкий, невинный смешок, когда дети повернули хвосты и помчались прочь, преследуемые своими собственными возбужденными криками. Я почувствовал горько-сладкую дрожь, задаваясь вопросом, когда я в последний раз слышал от мамы такой беззаботный голос.

Элли поймала мой взгляд и понимающе улыбнулась, явно думая о том же.

Улыбнувшись в ответ, я последовал в направлении жеста Зелины и пересек крытое крыльцо, построенное из резных кирпичей песчаника, окрашенных в мягкий красный цвет. Внутри дома было светло, просторно и сладко пахло. На полу и стенах, местами покрытых живыми кораллами, красочная плитка образовывала вихревые узоры. Свет исходил от шипящих осветительных артефактов и серебристого пламени, висевшего над разноцветными свечами.

Комната напоминала гостиную, заставленную резной мебелью, с дверями, ведущими во множество других покоев. Не успел я переступить порог, как послышался топот ног по кафельному полу. Из-за угла появилось существо и остановилось. Я уставился на него.

Его тело было длинным и широким, голова — плоской, треугольной и зияла в зубастой ухмылке. Оно немного напоминало земного аллигатора, только вместо кожистой шкуры выглядело так, словно было усыпано крошечными драгоценными камнями. Ноги у него были все еще рептилоидные, но более длинные, а яркие крылья прижаты к спине. Челюсти быстро сомкнулись, издав нечто вроде предупреждающего или приветственного клацанья.

— О, но он такой красивый, — сказала Сильви, подавшись вперед и осторожно протянув руку, чтобы существо обнюхало ее, не обращая внимания на множество широких зубов.

— А, я вижу, вы уже знакомы с Трепещущим Шагом. — Знакомый голос Веруна раздался в комнате чуть раньше, чем он сам. Его молочно-белые глаза поблескивали по краям, когда он рассматривал существо. Оно покрутилось на месте, гоняясь за своим длинным хвостом, а затем выскочило из гостиной. — Виндсом не присоединился к вам? — спросил он, обращаясь ко мне. — Жаль. Мне так нравится его общество.

Хотя слова были произнесены просто, без язвительного сарказма, я не мог не подозревать, что он все же имел в виду именно это.

— Ты грубишь, отец, — холодно сказала Зелина, обходя меня и мою семью и проходя в дом. — Это первый королевский визит лорда Лейвина в Экклею.

Верун отмахнулся от ее слов.

— Мы с Артуром уже старые друзья. Уверен, между нами нет необходимости в пышных титулах и церемониях. Но прошу вас, входите. Пододвиньте стул, как, я полагаю, принято у людей.

Позади него из уютной столовой в гостиную вошла женщина-левиафан, вокруг нее маленькими белыми облачками плыли многочисленные подносы.

— Спасибо, Кора, — поспешил сказать Верун, уступая ей дорогу, пока она расставляла подносы на маленьких столиках по всей комнате.

— Я не была уверена, что низш— э-э, то есть, что понравилось бы клану Лейвинов, — сказала Кора. Глубокий поклон, который она сделала, не совсем скрыл пурпурный румянец на ее сине-зеленых хребтах.

— Уверена, все, что вы приготовили, будет превосходно, — поспешила сказать мама, с некоторым неудобством устраиваясь на кушетке, оббитой корягой и покрытой плетеной подстилкой, похожей на морскую траву.

Женщина-левиафан снова поклонилась и вышла из комнаты. Зелина наблюдала за ее уходом, частично приподняв одну бровь, и забавная ухмылка заиграла на ее губах.

— Ты заставляешь людей нервничать, — сказала она, и я не совсем понял, к кому она обращается — ко мне, к моей семье или к Сильви.

Реджис откусил пару крабовых ножек с подноса, после чего направился к дверному проему, в котором ранее исчезло существо — Трепещущий Шаг. Он остановился, словно застыв, медленно прожевал, а затем снова повернулся к еде.

— О, Боже. Это лучшее, что я когда-либо ел. — Его яркие глаза перескочили на мою маму. — Без обид, Алиса.

Мама взяла с другого подноса пирожное с зеленым оттенком и неуверенно понюхала его.

— О, не беспокойся, Реджис. Я знаю, что у меня хорошо получается, а готовка к этому никогда не относилась.

— Ну, Кора — лучший повар в Экклее, а может, и во всем Эфеоте, — усмехнулся Верун. — А еще она искусная охотница: десятитысяченогий краб — не такой уж противник.

— О, превосходно, — сказала Кора из другой комнаты, смущение практически сочилось из ее слов.

— У вас есть повар? — спросила Элли, поднимая пачку тонких, бумажных зеленых вафель. Еще тише, обращаясь к маме, она добавила:— Это так странно.

— А почему у нас не должно быть повара? — спросила Зелина стальным тоном.

Элли застыла с вафлей из морских водорослей на полпути ко рту:

— О, я просто... эм...

Зелина задрала нос:

— А не подумали вы, что мы, возможно, просто наколдовываем себе еду из воздуха?

Наступил напряженный момент. Элли обратилась ко мне за помощью, но я наблюдал за Веруном. Если бы в поведении Зелины было что-то, что могло бы насторожить, я был уверен, что выражение лица Веруна подсказало бы мне, но он снова изображал из себя старого зануду, зачарованно глядя на мерцающее пламя в гриве Реджиса.

— Ну, то есть, может быть? — сказала Элли после долгой паузы.

Зелина фыркнула и села на свободный стул рядом с Элли:

— Тебе еще многое предстоит узнать о путях асур, девочка.

Верун очень тихонько кашлянул.

— Элеонора, я имею в виду, — поспешила поправить себя Зелина, не глядя на отца. Когда она продолжила, ее тон был дидактическим, но не оскорбительным. — Например, пища, которую мы едим, богата маной, и опытный асура-повар умеет не только готовить вкусные блюда, но и поддерживать или даже усиливать естественный баланс маны в них.

Разговор перешел в другое русло, и мы с Сильви провели время за светской беседой с Веруном, в то время как Зелина принялась обучать мою маму и Элли культуре асур и этикету.

Меня удивило, насколько по-домашнему все это было; я беспокоился о том, чтобы втягивать маму и Элли в эту политику, но в то же время понимал, что без них не смогу сделать то, что нужно сделать. Лейвины должны были стать кланом, а не только я. Им это было нужно. И мне это было необходимо.

Прошел час или чуть больше, пока мы все обживались и успокаивались. Я стоял перед открытым дверным проемом на пляж, слушая, как Сильви объясняет маме разницу между кланом, расой и семьей, когда понял, что Верун стоит рядом со мной, так близко, что наши плечи почти соприкасаются.

— Я надеялся, что мы сможем поговорить наедине, — сказал он, его голос был низким и лишенным обычной шутливости.

— Так скоро? — спросил я, посмотрев сначала на свою семью, а потом на него. — Я полагал, что у нас будет больше времени, чтобы освоиться, перекинуться любезностями, прежде чем мы перейдем к делу.

Старый левиафан хмыкнул, что-то среднее между усмешкой и насмешкой:

— Когда занимаешь место в Великой Восьмерке…

«Так Себе Девятке»,

— бросил Реджис с соседнего места, где они с Трепещущим Шагом устраивали гляделки.

— …Мало что делается или говорится, не относящееся к «делу», как ты выразился. Идем.

Он обошел меня и вышел на крыльцо. Вместо того чтобы вести меня на пляж, мы обогнули дом, прошли через своеобразный сад с приливами и отливами и оказались под нефритовой аркой, вырезанной в форме трансформированного левиафана. Пляж за ней был тих и пуст. Дорожка из бирюзовых камней пролегала по песку к...

Мне пришлось посмотреть дважды. Это было похоже на пирс, но сделанный в форме костей — или, возможно, просто сделанный из костей. Не просто костей, а почти полного скелета гигантского морского существа. Он не шел прямо, а извивался в океане, как змея. Его длина составляла не менее 30 метров, а возможно, и больше.

Несмотря на молочно-белые глаза, Верун без колебаний ступил на ребра скелета. Легко переступая с одного на другое, он прошел с десяток футов, а затем обернулся и увидел, что я стою на берегу.

— А. Не волнуйся. Никакого родства с нами. Ты не оскорбишь мертвых.

— Это не скелет одного из ваших людей? — неуверенно спросил я, следуя за ним.

Он издал смешок:

— Нет, хотя, наверное, я понимаю твое замешательство. Ты, конечно, знаешь о Ходячей Горе, Геолус? — он подождал, пока я подтвержу, что знаю, и продолжил. — Это было нечто подобное: сила природы, живой акт творения. Аквинас, Мировой Змей.

— По сравнению с горой Кезесса она кажется маловатой, — сказал я.

Верун молчал, пока мы не дошли до конца: костей становилось все меньше, пока пирс не остановился. Затем он повернулся и жестом указал на серебристый пляж. Нахмурившись, я последовал туда, куда он указывал, но ничего не увидел. По какой-то хитрости дизайна или магии левиафанов, самой деревни не было видно. Виден был только пляж, простиравшийся в обе стороны, насколько хватало глаз, мягко извивающийся взад-вперед, изредка спускавшийся на серебристый песок...

— Понятно, — сказал я, осознав истину: пирс состоял лишь из конца хвоста скелета. — Имеет ли это чудовище — Аквинас? — какое-то отношение к тому, почему ваш океан так богат эфиром?

Верун сцепил руки за спиной и посмотрел в сторону далекого горизонта, где горизонт становился черно-фиолетовым:

— Нет, это просто блуждающие мысли старика. Океан — это граница, Артур. Место, где кончается наш мир и начинается тот, что лежит за его пределами. Эфир и мана приходят и уходят во время приливов и отливов. Я всегда считал его дыханием Эфеота.

— Я думал, Эфеот заключен в... ну, как в пузыре, — неубедительно закончил я, не зная, как еще его описать.

— О, это так. В некотором роде. — Он замолчал на мгновение. Ветерок подул сильнее, и он закрыл глаза и улыбнулся, повернувшись к нему. — По крайней мере, это удобная метафора. Правда сложнее.

Пока я пытался понять, мои мысли обратились к Судьбе. В черно-фиолетовом свете горизонта я видел нарастающее давление эфирного царства. Весь этот эфир, высвобождавшийся на протяжении тысячелетий, пока люди жили и умирали, сдерживался и собирался в неестественную кисту, вместо того чтобы использоваться и распространяться по миру, по вселенной. Киста, которая в конце концов взорвется, разорвет мир, как бомба, и уничтожит все живое, насколько мне позволяло видеть видение Судьбы.

Я показал Судьбе альтернативу, но даже внутри ключевого камня, исследуя бесконечные нити потенциала, чтобы увидеть, как будут разворачиваться действия и реакции в будущем... я не смог увидеть все пульсации в пространстве и времени, которые вызовут мои действия.

— Я должен опустошить эфирное царство, — сказал я. Произнести это вслух было все равно что сбросить давление, которое нарастало внутри меня, как и эфир.

«Сила, которую я стал понимать как Судьбу — своего рода... сознательное проявление воли эфира»,

— подумал я, —

«воспринимает эфирную пустоту как ограничение. Как... вода в коже. При нормальном давлении все нормально, но если продолжать нагнетать воду в кожу...»

— В конце концов, она взорвется. — Верун открыл глаза и повернулся спиной к горизонту. — Я видел это. В волнах...

Я наклонился и опустил руку между двумя огромными ребрами, позволяя прохладной воде огибать мои пальцы:

— Я подозревал нечто подобное. У тебя есть предвидение?

— Не совсем, — сказал Верун, потирая подбородок в задумчивости. — Мы видим чувства-эхо, которые возвращаются к нам по океанским волнам. Думаю, это можно назвать искусством спатиума, но мы не влияем на эфир так, как драконы. Тем не менее, он говорит с некоторыми из нас. С теми, кто научился слушать. Но это не то и не другое. Я прервал тебя. Пожалуйста, продолжай.

— Эфиру нужно дать возможность расшириться, устояться. Чтобы... заполнить трещины и щели, как ил на дне океана. Иначе он взорвется. Судьба манипулировала мной с самого начала, даже когда привела меня в этот мир. Она хотела удержать меня в последнем из ключевых камней джиннов, пока не заставит смотреть на вещи по-своему.

Верун задумчиво провел рукой по гребню на виске:

— Вот только... ты был тем, кто убедил Судьбу в правильности выбранного пути?

Хотя его слова прозвучали как вопрос, в них чувствовалась уверенность, которая меня удивила.

— Да, я смог ее убедить.

— И как же ты собираешься это сделать, Артур Лейвин?

Я снова встал и посмотрел на насыщенную эфиром океанскую воду, капающую с моих пальцев:

— Только так, как я могу. Верун, я должен научить других тому, чему научился сам. Черпая эфир из пустоты, используя его в масштабах, превосходящих возможности джиннов, я смогу изгнать кисту, которой является эфирное царство. Это то, что я обещал Судьбе. Это единственный способ спасти мой мир. Возможно, многие миры.

На лице Веруна появилось выражение глубокой печали, но он промолчал. Я дал ему время; я уже знал то, что он только сейчас начал понимать.

После целой минуты молчания в окружении медленно плещущихся волн он сказал:

— Спасая свой мир, Артур, ты разрушишь мой.

— Я знаю.

Мои воспоминания о тех последних мгновениях в ключевом камне были затуманены природой этого опыта. Я видел будущее, о котором говорил, где я учил других использовать эфир, как это делал я, и давление медленно ослабевало, когда все больше и больше эфира втягивалось обратно в наше измерение, где он распространялся сначала по всему миру, а затем и за его пределы, излучаясь во времени и пространстве.

Я видел это и многие, многие другие возможные варианты развития событий. Во всех них Эфеот был уничтожен.

— Если я ничего не предприму, нарастающее давление неизбежно взорвется, и Эфеот будет уничтожен, — сказал я. — Его нельзя спасти, Верун.

Верун кивнул, выражение его лица было отрешенным. Когда он заговорил, это прозвучало так, словно он разговаривал сам с собой.

— Эфеот не находится внутри этого «эфирного царства», как ты его называешь. Но он питает наш мир, позволяя привязке держаться на своем месте. Если вернуться к метафоре пузыря, то тонкий слой этого места отделяет сам Эфеот от измерения за его пределами. Возможно, если бы можно было... нет. Так не пойдет. И все же эта «неизбежность» может длиться веками, да? Если бы мы вместо этого... ах, но нет, конечно, нет. Хм. Я должен обдумать эту информацию, Артур.

Он встретил мой взгляд:

— Ты не должен говорить об этом никому другому. Какие бы замыслы ни были у Кезесса на твой счет, он не позволит тебе жить, если поймет, что ты задумал, невзирая на неизбежность. Сама Судьба, солнце и море. — Он издал дрожащий вздох. — Кезесс наиболее опасен, когда напуган, а эта идея приведет его в ужас.

— Да, я так и думал. — Я прошелся вдоль ребер на несколько футов, затем вернулся к Веруну. — Именно поэтому я и говорю тебе. Я видел то, что мог видеть раньше, благодаря Судьбе и ключевому камню, работающим с моими собственными способностями. А вот ты, с твоим чувством предвидения...

Верун бросил на меня пронзительный взгляд:

— Прежде чем я отвечу, Артур, скажи мне: какова твоя цель здесь, в Эфеоте? В Экклесии?

— Ты пригласил меня сюда, — осторожно сказал я.

— Значит, ты пришел только потому, что мы с другими лордами так решили? — резко спросил Верун.

— Нет, — признал я. — Мне необходимо познакомиться с другими кланами асур, и ты, конечно, это понимаешь.

Я нахмурился и свел брови:

— Мы оба знаем, к чему я стремлюсь, но путь к этому еще предстоит выбрать. Я надеюсь, что найду нечто большее, чем страну далеких, горьких божеств, пирующих на своих крабовых ножках и забавно взирающих на трагическую судьбу нас, низших.

— Низших, говоришь? — Верун задумался, сосредоточившись на себе. Прежде чем я успел ответить, он взмахнул рукой, заставляя меня замолчать.

Однако, когда молчание затянулось, я заговорил снова:

— Мне нужно знать, со мной ли ты, Верун. Я верю, что в центре всего находится Кезесс. Что бы он ни делал в моем мире — какие бы причины ни были у него для уничтожения цивилизации за цивилизацией, — это связано с нарастающим давлением.

Верун не выказал ни малейшего удивления по поводу моих слов.

— То, что я вижу, очень туманно. С тех пор как появился ты, мне редко удается понять смысл отголосков, доносящихся до меня по волнам.

— Тогда почему ты дал мне траурный жемчуг?

Его глаза снова закрылись, и он заговорил, словно читая священное писание, энергия бурлила в каждом слоге:

— Три части твоего существа. Три границы твоей трансцендентности. Три жизни, связанные с тобой обязательствами. — Его глаза открылись, и они поплыли перламутровым цветом. — Ты — сердце водоворота. Вокруг тебя — хаос. Вслед за тобой — разрушение.

Я глубокомысленно нахмурился, ища на его лице понимания.

— Если ты в это веришь, зачем помогаешь мне?

Энергия рассеялась так же быстро, как и появилась. Он моргнул, и его глаза снова стали молочно-белыми:

— Потому что после бури наступает время восстановления. Я с тобой, Артур, что бы там ни было... — Он прочистил горло и выпрямился. — Здравствуйте, лорд Индрат.

Я крутанулся на пятках, стараясь не соскользнуть с бортика и не упасть в воду. Кезесс стоял на середине пирса. Солнце сверкало на его светлых волосах, а морской ветер развевал его белый плащ, заставляя золотую вышивку игриво переливаться. Его аметистовые глаза пылали внутренним светом.